Когда собака предстала передо мной, это был ужас. Клочок шерсти между ушами только усугублял общее впечатление. А голая кожа по корпусу казалась коричневой и шевелящейся. Это полчища блох неспешно двигались по ней.
Охнув от увиденного, я отвела собаку в вольер по соседству со своими. Её хозяева удивились:
- Не боишься, что блохи на твоих перейдут?
- Не-а, - махнула я рукой, - моим блохи не страшны.
И действительно, мои собаки пару дней почесались, а потом блохи пропали. Вообще, в том числе и с Чинчи. Я ничего особенного не делала, просто кормила её, как и всех прочих, наваристой кашей с мясом.
В стаю Чинча не вписалась. Держалась отчужденно, свирепо бросалась на всех, кто пытался приблизиться. Со мной, тоже, не спешила завязывать дружбу. Когда я входила в вольер, Чинча забивалась в угол и предостерегающе рычала. Я не форсировала события. Ставила миску и уходила. Так мы и жили довольно долго, с полгода. За это время, Чинча обросла, и даже успела приобрести некоторое количество колтунов на нечесаной шерсти. Но чесать её было невозможно – в руки собака не давалась. А потом события понеслись вскачь.
В стае была самая младшая собака, Симба, полукровка чау х карелофинская лайка. Очень симпатичная, но и чрезвычайно шебутная проныра, хитрющая, прыгучая и пролезающая в любую щель. Собаки к ней относились покровительственно: большинство были уже не молоды, и терпели все её выходки. Тем не менее, я старалась держать Симбу в отдельном помещении, так как её кипучая энергия и полное неуважение к авторитетам могли вывести из себя кого угодно.
Однажды Симба ухитрилась вылезти из своего помещения (по вертикальной бревенчатой стене!) и не придумала ничего лучше, как влезть в вольер к Чинче. И сунуться в её миску!
Чау-чау дерутся молча. Подозрительные звуки я услышала далеко не сразу. Когда влетела в вольер, было уже поздно. Симба лежала на полу, белела кость, торчащая из перекушенной лапы, а из разорванного горла кровь текла потоком. В соседнем вольере сумрачно насупилась Плюша, сверля глазами Чинчу, а рыжий кобель Босс безуспешно пытался выломать штакетник из ограждения и прорваться в вольер к Чинче. Симба была для них своя, собаки хотели защитить её, но не смогли.
Прошло ещё недели две. Однажды вечером я, снова, услышала звуки подозрительной возни. Выскочила к вольерам. Босс одолел штакетник, и собаки добрались до Чинчи. Вдвоем они легко справились с ней. Теперь Чинча была распластана на полу, а Босс и Плюша сосредоточенно добивали её. Разогнав собак, я подняла хрипящую Чинчу и унесла в дом.
Выздоравливала она долго. Недели две просто лежала тряпочкой, потом начала с трудом подниматься. За это время Чинча привыкла к моим прикосновениям, перестала дичиться и скалиться, но и к контакту не стремилась. Терпела меня, не более того.
Месяца через полтора Чинча пришла в норму, и я решила взяться за её прическу. Потому что, смотреть на это безобразие уже никаких сил не было. Начала чесать, и собака бросилась. Реакция, в таких случаях, у меня чисто автоматическая. Бросок – уход – удар. Схлопотавшая оплеуху собака обалдело покрутила головой. И больше не сопротивлялась! Более того, с этого момента она пошла на контакт и очень быстро стала абсолютно моей.

Ни с какими собаками Чинча не дружила. Могла терпеть присутствие некоторых знакомых по прогулкам, но относилась к ним довольно равнодушно. Пришли – хорошо, не пришли – тоже, неплохо. Причем, общалась она исключительно с чау-чау. Собак прочих пород просто не замечала.
Про одного знакомого чау-чау стоит рассказать поподробнее. Жили мы в то время в центре Питера, где единственным местом выгула был небольшой Юсуповский сад. Обычно, мы с Чинчей неспешно прогуливались по дорожкам, держась в стороне от собачьих компаний. Однажды мы увидели крупного черного кобеля чау-чау. Пришел он с хозяином, но, едва тот отстегнул поводок, как они с псом разошлись в разные стороны. Хозяин подошел к группе собаководов, а пес отправился по своим делам. Где-то через час, хозяин, распрощавшись с собеседниками, направился к выходу. Собаки не видно. Но перед воротами пес присоединился к хозяину, тот пристегнул поводок, и они ушли.
Этот кобель, как и Чинча, никогда не общался с другими собаками. Всегда один, сам по себе. Более того, он и течными суками не интересовался! Метки «читал», но никаких попыток ухаживания. Как-то, по саду пробегала собачья свадьба. Кобели, было, дернулись в сторону чау-чау. Тот, полный достоинства, замерев в неподвижности, уперся в них взглядом. И дворняги замедлили бег, остановились, а потом и вовсе повернули обратно. Пес проводил их взглядом и потрусил по своим делам.
В какой-то момент я стала замечать, что этот чау-чау всегда держится неподалеку от нас. Вроде, сам по себе, бегает-нюхает, но держит нас в поле зрения. Однако, приближаться не стремится. Так мы и гуляли изо дня в день, сопровождаемые то и дело прорисовывающимся среди кустов черным силуэтом.
Как-то, закончив прогулку, мы с Чинчей уже двигались к выходу, когда на горке неподалеку увидели ротвейлера. Крупный кобель выскочил из темноты и притормозил, осматриваясь. Увидев Чинчу, он, с ревом, устремился к ней. Я не успевала! И тут мимо меня мелькнула черная тень. Кобель чау успел. Он, с ходу, сбил ротвейлера грудью и встал перед ним, загораживая Чинчу. И снова, такой уверенностью веяло от замершего чау, что ротвейлер, вскинувшийся было, растерялся. Он поднимался очень медленно и, похоже, был рад появлению своего хозяина, который поспешно взял ротвейлера на поводок и увел. Чау расслабился, подошел к Чинче, ткнулся мордой ей в нос: «Ты в порядке? Ну, я пошел.» Бросил взгляд на меня и неспешно потрусил в сторону.
Этот пес так и сопровождал нас на прогулках, когда мы совпадали по времени. А потом мы переехали и больше его не видели.

Принесла я собаку домой и села думать. И придумала! Во-первых, конечно, корм. Старой собаке лучше низкопротеиновый.  А во-вторых – надо разрабатывать позвоночник, иначе он совсем окаменеет. И стали мы разрабатывать. Я, по-прежнему, выносила Чинчу гулять на руках, но с прогулки нести отказывалась. Хочешь домой? Иди. Каждый день мы увеличивали пройденную пешком дистанцию на метр-другой. Потом, конечно, я подхватывала собаку на руки.
К тому времени, Чинча уже не могла есть не только с пола, но даже с подставки – миску мне приходилось держать в руках. После еды, Чинча получала лакомство. Кусочек в рот, а следующий – на пол. Поднимай! Поначалу, она с кряхтением укладывалась, а потом уж тянулась мордой за вкусняшкой. Но шло время, Чинча всё увереннее поднимала кусочки с пола. И ходить начала свободнее. Сначала по квартире, потом самостоятельно возвращалась с прогулки, а к лету уже ходила туда и обратно, только по лестнице на руках.
Однажды, возвращаясь с прогулки, я, как обычно, наклонилась взять Чинчу на руки перед ступеньками. Но собака отшатнулась и - полезла вверх самостоятельно! Преодолела лестницу и с гордым и независимым видом вплыла в квартиру. Знай наших!
В июне Чинче исполнилось 11 лет. Она свободно двигалась и даже самостоятельно влезала на диван. Так мы и жили следующие два года – собака вполне на своих ногах, и только в периоды ухудшения состояния приходилось её носить. А такие периоды случались всё чаще – рак метастазировал. Но собака жила! Двигалась, радовалась.
В конце апреля, одна из опухолей молочной железы дала резкий рост. Через несколько дней это уже был большой шар, мешающий ходить. Утром девятого мая я вынесла Чинчу на улицу. Собака присела пописать, сделала ещё пару шагов и закричала. Я подхватила её на руки. Всё, началась агония.
Принесла в дом, положила. Чинча тяжело дышала, постанывая. Я позвонила усыпляльщикам. Вызов они приняли, но сказали, что ждать придется долго: праздник.
Потом я села рядом с Чинчей. Собака прижалась ко мне и стала шарить лапой. Я взяла её лапу в ладонь. Чинча расслабилась, только тяжело дышала. Иногда она отнимала лапу, лежала какое-то время, потом вскрикивала от боли и снова шарила лапой в воздухе, ища мою ладонь. А найдя, успокаивалась. Периодически я звонила усыпляльщикам: «Да где же вы?! Собака мучается!»
«Едет-едет, - отвечали они, - город закрыт, пробки.»
Очередной раз отобрав у меня лапу, Чинча напряглась, глубоко вздохнула и умерла. Я завернула её в покрывало. Раздался звонок в дверь. Приехал.
- Собака умерла.
- Покажите.
Я отогнула край покрывала. Он заглянул, проверил пасть и глаза.
- Да, она мертва. Но вызов Вы должны оплатить.
Что ж, оплатила. Выпроводила. И пошла за лопатой.
Улицы были безлюдны – народ отмечал праздник. Светило солнце, распускалась листва…  Я хоронила свою собаку, прожившую неплохую собачью жизнь – 12 лет и 11 месяцев.

Busja
А я не плакала, когда дописывала. Какое-то светлое философское настроение снизошло. Ведь, действительно - целая жизнь.